Лори приготовила обед, а затем устроилась с нами в гостиной. Маркус был крайне недоволен собой — он чувствовал, что никогда еще не делал так мало для продвижения расследования, хотя для него это было самое важное дело, над которым он когда-либо работал. Личность Стайнза, его настоящее имя и его причастность к убийству до сих пор оставались тайной, так же как и местонахождение Дорси.

Я был разочарован, что Дорси больше не пытался контактировать с Лори. Я надеялся, что он не сможет удержаться от дальнейших звонков, чтобы еще сильнее ранить ее. Мы даже установили на ее мобильный телефон специальную систему записи, чтобы накрыть его. Но увы, не повезло.

Маркусу удалось составить список пропавших людей, которые могли быть истинными обладателями обезглавленного тела, найденного на складе. После исключения не подходящих по росту, весу и времени исчезновения осталось семь возможных кандидатов. К сожалению, все возможные проверки по всем возможным источникам не обнаружили никакой связи между этими кандидатами и Дорси.

Маркус уехал около девяти часов, и мы с Кевином перешли к работе над моим вступительным словом. Я не люблю писать вступительное слово заранее — даже обстоятельные пометки обычно ограничивают мою естественность и результативность. Поэтому мы вкратце обсудили самое главное, то, на чем нужно сделать упор, и затем я отпустил Кевина домой.

Мы с Лори легли примерно в одиннадцать и, прежде чем уснуть, разговаривали час или около того. Она реально смотрела на вещи — понимала, насколько трудна ситуация. Если мое напряжение почти зашкаливало, то ей, несомненно, было гораздо хуже. Я-то хоть в некоторой степени мог контролировать события нескольких предстоящих недель, ей же оставалось лишь наблюдать, а затем принять последствия этих событий, каковы бы они ни были. Даже Тара, кажется, была в ажиотаже — лаяла в окно на каждый шум с улицы, что для нее нехарактерно.

Когда Лори и Тара заснули, я отдался горю и чувству вины в гибели Барри Лейтера. До конца жизни буду винить себя в его смерти — и до конца жизни это обвинение будет справедливым.

Ночь была невероятно долгой.

Мы старательно избегали вмешательства телевидения в дело, и это утро не было исключением. Для Лори было очень и очень тягостно видеть, что ее в открытую называют убийцей, и те немногие, кто был на ее стороне, служили слабым утешением.

Сегодня, однако, ей предстояло выслушать вступительное слово Дилана, а это было куда хуже всего того, что она могла услышать по телевизору. Ей придется слушать, когда он будет говорить присяжным, что она обезглавила Алекса Дорси и сожгла его тело, и она услышит, как он просит присяжных посадить ее в тюрьму до конца ее дней. Я еще раз повторил ей то, что она и без меня знала: надо набраться терпения и никак не реагировать на все, что бы она ни услышала.

Возле здания суда сегодня было даже больше неразберихи, чем обычно, а в самом зале суда напряжение значительно возросло. И все это из-за того, что сегодня должны были прозвучать вступительные речи прокурора и адвоката. Обвинение должно было представить картину преступления, в деталях объяснить присяжным, во что именно те должны поверить. Присяжные клянутся, что не будут принимать никаких допущений и будут утверждать только то, во что смогут поверить, а в данном случае это было не так уж много.

Прежде чем вызвать присяжных, Топор спросил, нет ли каких-либо заявлений, которые мы хотим сделать в последнюю минуту. Мы включили мое имя в список свидетелей, поскольку я был единственным, кто мог засвидетельствовать, что встречался со Стайнзом. Дилан попытался призвать Топора к порядку и добиться, чтобы мне запретили свидетельствовать, поскольку Стайнз к делу не относится. Он проповедовал, что правила юридической этики запрещают адвокату выступать свидетелем, и нельзя допускать создания прецедента, а то всякий адвокат захочет выступать свидетелем.

Я встал и возразил, что Стайнз имеет самое прямое отношение к делу, потому что он явился фактически единственной причиной, по которой Лори оказалась за стадионом Хинчклифф. Топор решил отложить решение этого вопроса до тех пор, пока не будет изложена версия защиты, и пригласил присяжных.

— Обвинение, просим начинать, — открыл слушания судья.

— Леди и джентльмены, — начал Дилан, взяв такой тон, будто он сожалеет, что мы все вынуждены были здесь собраться. — В течение ближайших недель вам предстоит заслушать разные точки зрения относительно инцидента, из-за которого мы собрались здесь сегодня. Однако позвольте мне для начала прояснить один факт.

Он прошествовал к столу защиты и остановился в нескольких футах от Лори, указывая на нее.

— Вот, это подсудимая. Именно ее действия вам предстоит судить. Сейчас вам это, вероятно, кажется очевидным, но вскоре вы увидите, что ошибались. Потому что мистер Карпентер намерен выставить в качестве подсудимого Алекса Дорси. Да, это так — он собирается объявить жертву преступником и преступника — жертвой. И я призываю вас не поддаваться на эти фокусы, на которые мистер Карпентер такой мастер, что Гудини умер бы от зависти. Вы увидите, как он заставит жертву восстать из мертвых, вы будете поражены, когда он превратит убитого человека в конспиратора, способного изобретать фантастические интриги, и вам останется только покачать головой, когда в следующем трюке он превратит жестокую убийцу в несчастную, невинно оклеветанную женщину. Это будет поразительно, это будет забавно, но, как и в любом иллюзионе, это будет обман. Потому что, к счастью, вам будут представлены факты, которые даже такой волшебник, как мистер Карпентер, не сможет заставить исчезнуть, и эти факты, каждый в отдельности, приведут вас к заключению, что Лори Коллинз жестоко убила Алекса Дорси, лейтенанта полиции департамента Паттерсон.

Он снова указал на Лори.

— Она не выглядит убийцей, верно? Вы наверняка иначе представляете себе человека, способного обезглавить жертву и сжечь ее тело. Сама мысль об этом не укладывается в голове. Но я выступал обвинителем во многих ужасных преступлениях, дамы и господа, и позвольте мне заверить вас: преступники бывают совершенно разные. Я видел матерей, которые убивали своих детей, я видел школьников, которые убивали своих учителей, и никто из них нисколько не был похож на убийцу. Лори Коллинз была офицером полиции, но ей пришлось уйти в отставку после конфликта с Алексом Дорси. Она затаила ненависть к нему, так же, как и к другому человеку — Оскару Гарсии. И тогда в ее голове созрел план — убить лейтенанта Дорси и обвинить мистера Гарсию в этом убийстве. Двух зайцев одним выстрелом. И это почти сработало. — Он покачал головой одновременно для пущего эффекта и для того, чтобы продемонстрировать, насколько он сам поражен дерзостью преступления Лори, и повторил: — Это почти сработало.

Затем Дилан перешел к сути своей версии, описав преступление и то, как обвинение теоретически представляет себе способ совершения преступления.

— И сегодня я говорю вам: мы не должны утверждать ничего недоказанного. Ничего. К тому моменту, когда судья Хендерсон отправит вас в комнату для размышлений, вам не составит никакого труда понять, что мы доказали без каких-либо обоснованных сомнений: Лори Коллинз совершила одно из самых ужасных преступлений, которые когда-либо знала наша страна. И я абсолютно уверен, что вы свершите над ней правосудие.

Знак глазами, который подал мне Кевин, сказал мне, что он согласен с моей оценкой: Дилан действительно сделал сильное заявление. Оно было четким, сжатым, убедительным и полностью сосредоточило на себе внимание присяжных. И, несомненно, Дилану удалось добиться преимущества в создании презумпции виновности.

Существует миф, что Конституция гарантирует каждому презумпцию невиновности. В реальной жизни это полный абсурд. Присяжные обычно считают, что подсудимый скорее всего виновен, иначе он просто не попал бы на скамью подсудимых.

Это ведет к следующему мифу, который состоит в том, что обвинение несет всю тяжесть доказательства вины, тогда как защита не несет никакого бремени. На самом деле это бремя целиком и полностью лежит на защите, которая, начиная с первого открытого заявления, должна неустанно атаковать эту презумпцию вины и втемяшивать в головы присяжных, что подзащитный может — вдруг, о чудо из чудес! — быть невиновным. И если защите это не удастся, то обвиняемый будет есть баланду из жестяной миски в течение многих лет.