Само место расследования напоминало о Паттерсоне прошлого. Дома были скромные и поддерживались в идеальном порядке, а улицам удавалось сохранять ощущение близкого доброго соседства. Дети беззаботно играли на улицах; любой торговец наркотиками, если он в здравом уме, не стал бы и пытаться искать здесь клиентов.

В северном Нью-Джерси главой той организации, которую раньше принято было называть семьей, был Доминик Петроне. Я встречал Петроне на разных скучных торжественных приемах, которые вынужден был посещать. Интеллигентный седой мужчина с прекрасными манерами, он выглядел как типичный главный администратор крупной компании, каковым, в сущности, и являлся. Товары и услуги его корпорации включали наркотики, проституцию, незаконное ростовщичество, отмывание денег и иногда парочку-другую убийств. Это была нелегкая работа, но кто-то же должен был выполнять ее.

Я взял с собой фотографию Оскара и показал ее некоторым людям на улице, спрашивая, не узнают ли они его. Это было антипродуктивно; это заставляло их думать, что мы — часть принудительного применения закона, а значит, мы против Петроне, а значит, мы враги. Эти люди не нуждались в полиции и не пользовались ее услугами — все, кто им нужен был для защиты своих жизней и имущества, жили по соседству. Они бы скорее предали Господа Бога, чем Доминика Петроне, и любые вопросы только заставляли их смотреть на нас с подозрением.

Разумеется, было совершенно невероятно, чтобы тот человек, к которому Оскар приходил сюда, был Петроне. У него были люди, у которых были свои люди, у которых были люди, и у тех тоже были люди, чтобы заниматься такой мелкой сошкой, как Оскар. И даже они не заинтересовались бы им.

Поскольку мы не знали, в какой конкретно дом приходил Оскар, и не могли найти никого, кто вспомнил бы, что видел его, то в основном бесцельно шатались по улицам, нисколько не продвигаясь к разгадке. Расследование совсем застопорилось.

Мы уже почти собрались уходить, когда увидели супермаркет «Пищевая ярмарка», куда Оскар, по его словам, заходил. Первое, что мы сделали, это удостоверились, что в ту ночь работала совсем другая смена сотрудников, и шансов, что кто-то из нынешней смены вспомнит Оскара, не было. Лори придется вернуться сюда ночью и проверить ночную смену.

Мы попросили позвать менеджера — хотели выяснить, нет ли у них записей, сделанных скрытой камерой, относящихся к тому вечеру, о котором идет речь. Если Оскар был здесь той ночью, он мог быть на этой записи.

Менеджер ушел выпить кофе, и пока мы ждали, Лори решила немного прогуляться по магазину, купить еды. Она отошла, а я догулял до банкомата, чтобы по крайней мере предложить заплатить за ее покупки. В супермаркете было небольшое отделение банка с тремя банкоматами.

Из другого похожего дела я знал, что наши шансы что-то обнаружить на записях скрытой камерой равны нулю. Большинство магазинов просто крутят эти ленты в 24- или 48-часовом режиме, а потом ставят сначала и записывают поверх предыдущей записи. Но попытка не пытка, и когда вернулся менеджер, Уолли, мы задали ему этот вопрос. Что его зовут Уолли и что он менеджер, я узнал из бэджа на кармане его форменной рубашки, гласившего «Уолли», а строкой ниже — «менеджер». Это те хитрости, которым я научился, сопровождая Лори на расследованиях.

— Как долго вы храните записи скрытой камеры? — спросил я.

— Вы что, копы? — спросил Уолли.

Его ответ явно не соответствовал вопросу, и он сказал «копы» с таким видом, будто если бы мы действительно были полицейскими, он бы попытался отвести нас в отдел товаров для борьбы с садовыми вредителями и там применить против нас дуст. У меня было такое чувство, что кто-то предупредил его о том, что мы выслеживаем кого-то, задавая вопросы.

— Нет, — сказал я.

— А что тогда?

— А что тогда — что? — парировал я.

Это был остроумный ответ на уровне довольно искушенного человека; надеюсь, Лори поведет себя так же.

Кассир, стоявший на расстоянии, на котором он мог слышать наш разговор, зевал: острота определенно прошла мимо него.

— Кто вы такие? — потребовал он.

— Я устал от этого разговора, — ответил я, после чего Лори выразительно вздохнула и вмешалась:

— Он адвокат, а я частный детектив. Мы можем прислать вам повестку в суд, и вы проведете целый день, давая показания, либо же вы можете ответить на пару простых вопросов и вернуться к складыванию бидонов на складе номер семь. Выбирайте.

— Точно, — сказал я, чтобы подчеркнуть ее слова, но удержался и язык ему показывать не стал.

Он рассердился, однако понял тщетность противостояния силе закона в моем лице.

— Мы ведем записи двадцать четыре часа, а затем записываем на те же кассеты заново.

Я показал ему фотографию Оскара.

— Вы когда-нибудь видели этого человека?

— Нет, — немедленно ответил он, едва взглянув на нее.

Даже если бы я показал ему фотографию Джорджа Буша, он бы тоже не задумываясь ответил «нет».

— Вы как хороший гражданин могли бы и постараться помочь нам, вы же хотите, чтобы свершилось правосудие, — парировал я.

Лори тут же утащила меня, и очень жаль, потому что перед моими аргументами он не мог устоять.

По дороге из супермаркета я в рамках своей благотворительной программы бросил чек на двадцать долларов в жестянку для пожертвований, затем мы с Лори разделились. Она собиралась опросить соседей Оскара, а я возвращался в офис на встречу. Лори не спросила адрес Оскара, из чего я заключил, что она знает, где он живет. Из полицейских рапортов я знал, что Оскар жил там только два месяца. То есть Лори не могла узнать этот адрес, когда еще служила в полиции. Что же, Оскар не зря упомянул в суде, что она крутилась возле его дома. Я не стал задавать ей вопросов. И не стал спрашивать себя почему.

Встречи, назначенной у меня в офисе, я ждал с нетерпением. Мы с Уилли Миллером собирались обсудить иск, который я подал от его имени против моего бывшего крестного отца, Филиппа Ганта — об имуществе Виктора Маркхэма.

Виктор и Филипп двадцать пять лет назад совершили убийство, а затем, много лет спустя, — еще одно, чтобы скрыть то, первое, да вдобавок сумели подставить Уилли, так что виновным во втором убийстве признали его. Уилли провел семь лет в камере смертников, но мне удалось на повторных слушаниях доказать его невиновность. В результате Филипп оказался в тюрьме, а Виктор покончил с собой. Жестокая история, особенно для Уилли, но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: и Филипп, и Виктор были баснословно богаты.

В исходе дела можно было не сомневаться: победный мяч шел прямо в ворота противника, и обе стороны это знали. Оставалось неясным, каков будет приз победителю, ответчики нервничали по поводу решения присяжных по этому вопросу. Потому они и потребовали отдельных слушаний по поводу документов о передаче имущества в собственность. Сегодня мы с Уилли собирались заранее обговорить свою позицию.

В первые месяцы после освобождения, особенно в первые две недели, Уилли стал настоящей знаменитостью. О нем писали газеты, его показывали по телевидению, он участвовал в ток-шоу и на «круглом столе», внеся туда свежую струю. Уличный мальчишка, который никогда не видел ничего, кроме городских задворок, Уилли не имел возможности развить у себя тот «фильтр», сквозь который большинство людей общается с прессой. И на этих передачах он был просто Уилли Миллером, и с телеведущими беседовал на том же языке, на котором говорил со своими друзьями на улице.

В результате получился свежий и живой образ. Одно из своих интервью Уилли прервал вопросом: «Эй, а мне за это заплатят?» Другого журналиста он спросил о девушке-операторе, и когда ему сказали, что она не замужем, он пригласил ее к себе, непосредственно в прямом эфире. Она отказалась, но потом передумала и после шоу приняла его приглашение.

Были и неудобные ситуации, хотя Уилли, казалось, их совершенно не замечал. Когда его попросили сравнить мир сегодня и тот мир, который он покинул семь лет назад, он посетовал на то, что «цены на курево и бухло здорово взлетели».